3159
4
— Да ладно? — фельдшер выплюнул "беломорину" и недоверчиво, хоть и с грустью, посмотрел на Никитичну, которую как мог успокаивал участковый милиционер. — Никогда бы не подумал, чтобы вот так, из-за бутылки, руки на себя наложить.
— Такой, не такой… Жил. Дурака всю жизнь валял. И помер так же. Пошли, — участковый отстранился от Никитичны.
— Такой, не такой… Жил. Дурака всю жизнь валял. И помер так же. Пошли, — участковый отстранился от Никитичны.
Фельдшер с сомнением покачал головой, но, взяв по привычке ящичек с лекарствами, бодро зашагал вслед за участковым. Никитична, причитая, семенила чуть позади, то и дело останавливаясь и начиная выть громче. Тогда приходилось останавливаться всем, наскоро утешать вдову и снова устремляться вперёд, дабы документально оформить безвременную кончину её непутёвого мужа.
***
Митрич слыл мужиком работящим, но с задвигами. За две недели управившись с колхозными трудоднями, Митрич работать сверх положенного отказывался и начинал скучать. Хотели было на него всем миром воздействовать, но что будет ветерану войны с полной грудью медалей? Ничего. Тем более что обязанности свои он всегда выполнял на 100% и не отказывался подсобить, когда того требовал экстренный случай. Но чтоб, как тогда водилось, "перевыполнить, догнать и перегнать" — тут где сядешь, там и слезешь. Ни в какую. Плюнули и оставили всё как есть.
Скучал Митрич по-разному. То обустраивал собственное подворье, где держал пару свиней, то ловил рыбу, а то, хоронясь по привычке от завистливых соглядатаев, гнал самогонку. В принципе, самогон гнали в деревне многие. До города за казённой водкой особо не наездишься, а в деревенский магазинчик её не привозили по распоряжению председателя колхоза.
Приходилось выкручиваться самим. И даже участковый милиционер, если не было особых распоряжений сверху, учуяв родной запах, не спешил с выводами, а просто заходил на огонёк — выпить стаканчик-другой за здоровье хозяев. Иногда на огонёк забредал и местный фельдшер, особо не пьющий, но пользовавший "огненную воду" для стерилизации разных поверхностей медпункта и всяких мудрёных для обывателя железяк.
***
Наполнив пару бутылей, Митрич снимал пробу. И вот тут вожжа, попавшая под хвост, напрочь излечивала скуку, а деревенские начинали прятаться по домам, заслышав на улице его разухабистую песнь. Не успевшие спрятаться, независимо от пола, могли быть взяты в плен. И если женщин Митрич только крыл матом за отказ выпить с ним, то мужику мог и в глаз дать.
Но согласившийся с ним выпить тоже не чувствовал себя в безопасности, ибо поил Митрич от всей души, а потом требовал от собутыльника петь вместе с ним. Петь Митрич любил. Слух имел отменный. И если собутыльник фальшивил, Митрич расстраивался, начинал ругаться и лезть в драку.
Заканчивалась эпопея часто в кутузке, откуда проспавшегося Митрича участковый отправлял домой, поскольку претензий к его поведению никто из пострадавших никогда письменно не предъявлял.
***
Митрич слыл мужиком работящим, но с задвигами. За две недели управившись с колхозными трудоднями, Митрич работать сверх положенного отказывался и начинал скучать. Хотели было на него всем миром воздействовать, но что будет ветерану войны с полной грудью медалей? Ничего. Тем более что обязанности свои он всегда выполнял на 100% и не отказывался подсобить, когда того требовал экстренный случай. Но чтоб, как тогда водилось, "перевыполнить, догнать и перегнать" — тут где сядешь, там и слезешь. Ни в какую. Плюнули и оставили всё как есть.
Скучал Митрич по-разному. То обустраивал собственное подворье, где держал пару свиней, то ловил рыбу, а то, хоронясь по привычке от завистливых соглядатаев, гнал самогонку. В принципе, самогон гнали в деревне многие. До города за казённой водкой особо не наездишься, а в деревенский магазинчик её не привозили по распоряжению председателя колхоза.
Приходилось выкручиваться самим. И даже участковый милиционер, если не было особых распоряжений сверху, учуяв родной запах, не спешил с выводами, а просто заходил на огонёк — выпить стаканчик-другой за здоровье хозяев. Иногда на огонёк забредал и местный фельдшер, особо не пьющий, но пользовавший "огненную воду" для стерилизации разных поверхностей медпункта и всяких мудрёных для обывателя железяк.
***
Наполнив пару бутылей, Митрич снимал пробу. И вот тут вожжа, попавшая под хвост, напрочь излечивала скуку, а деревенские начинали прятаться по домам, заслышав на улице его разухабистую песнь. Не успевшие спрятаться, независимо от пола, могли быть взяты в плен. И если женщин Митрич только крыл матом за отказ выпить с ним, то мужику мог и в глаз дать.
Но согласившийся с ним выпить тоже не чувствовал себя в безопасности, ибо поил Митрич от всей души, а потом требовал от собутыльника петь вместе с ним. Петь Митрич любил. Слух имел отменный. И если собутыльник фальшивил, Митрич расстраивался, начинал ругаться и лезть в драку.
Заканчивалась эпопея часто в кутузке, откуда проспавшегося Митрича участковый отправлял домой, поскольку претензий к его поведению никто из пострадавших никогда письменно не предъявлял.
С утра Митрич был не в духе. А когда он был не в духе, то становился занудливым, слезливым и совершенно отмороженным. Даже лез с кулаками на свою терпеливую жену, хоть Никитична и сама могла в ответ съездить благоверному по роже не только крепким колхозным кулачком, но и любым попавшимся под руку предметом народного хозяйства.
Всего этого, конечно, не происходило, если никто не лишал Митрича возможности опохмелиться. Но то ли вчера он себя вёл уж совсем нехорошо, то ли жена тоже была не в духе, а только заветной чекушки в укромном месте Митрич не нашёл.
— Где? — Митрич, стоя в одних трусах, тряс перед женой опустевшей пол-литрой из-под самогона. — Где чекушку заныкала, змея родимая?
— Иди себе, — жена на всякий случай притянула поближе чугунную сковороду, из которой Митрич вчера знатно закусывал жареной картошкой. — Иди. Не будет тебе ничего. Хватит уже. Третий день гулеванишь. Хватит.
— Выходной! Имею право!
— Да имеешь, имеешь. А только хватит. Ты уже норму на месяц вперёд перевыполнил.
— Ну да-а-ай! — Митрич жалобно заскулил, утирая полупьяные слёзы. — Только опохмелиться. Я ж больше не прошу.
— Знаю, как не просишь. Тебе капля за воротник попадёт — и всё. Опять на три дня. Не дам, — жена решительно отстранилась и вышла из избы во двор.
— Дура! — Митрич перестал хлюпать носом и окрысился. — Дай выпить! Не дашь — повешусь в сарае.
— Да вешайся! — к подобным заявлениям жена давно привыкла (уж сколько раз грозился). — Вешайся! Всё лучше, чем в бутылке утонуть.
Плюнув, Митрич показательно пошёл в сарай, накинув на плечи замшелую телогрейку.
***
— Да что ж ты наделал-то? — Никитична истошно взвыла, падая на колени.
В центре сарая в петле висел Митрич. Верёвка была привязана к крюку, вбитому в потолочную балку ещё во времена царя Гороха. Стол, до которого полметра не доставали голые ноги висельника, и табуретка, валявшаяся рядом со столом, не оставляли никаких сомнений в произошедшем.
На истошные вопли, доносящиеся из сарая, прибежала соседка. Теперь завыли в два голоса.
— Беги! — соседка на секунду прервала причитания. — За участковым беги. И фельдшера тоже зови. Может, спасут.
Она легонько толкнула Никитичну в бок, указывая на дверь. Никитична без раздумий подхватилась и побежала, пугая дворовых собак криками и плачем. Соседка глядела ей вслед, пока та не скрылась за поворотом улицы. Затем встала с колен и хозяйственно огляделась. Внимание привлекла бочка, стоящая в холодном углу. Сняв крышку, соседка залюбовалась ровным штабелем шматков сала, заготовленных впрок хозяйственной подругой.
Подхватив верхний шмат, соседка прикрыла бочку и принялась прятать под длинную юбку обретённое сокровище, когда голос свыше, используя нецензурные выражения, коротко, но доходчиво объяснил прихожанке, чем именно гостям на поминках придётся закусывать водку, если всё пойдёт в таком направлении.
Всего этого, конечно, не происходило, если никто не лишал Митрича возможности опохмелиться. Но то ли вчера он себя вёл уж совсем нехорошо, то ли жена тоже была не в духе, а только заветной чекушки в укромном месте Митрич не нашёл.
— Где? — Митрич, стоя в одних трусах, тряс перед женой опустевшей пол-литрой из-под самогона. — Где чекушку заныкала, змея родимая?
— Иди себе, — жена на всякий случай притянула поближе чугунную сковороду, из которой Митрич вчера знатно закусывал жареной картошкой. — Иди. Не будет тебе ничего. Хватит уже. Третий день гулеванишь. Хватит.
— Выходной! Имею право!
— Да имеешь, имеешь. А только хватит. Ты уже норму на месяц вперёд перевыполнил.
— Ну да-а-ай! — Митрич жалобно заскулил, утирая полупьяные слёзы. — Только опохмелиться. Я ж больше не прошу.
— Знаю, как не просишь. Тебе капля за воротник попадёт — и всё. Опять на три дня. Не дам, — жена решительно отстранилась и вышла из избы во двор.
— Дура! — Митрич перестал хлюпать носом и окрысился. — Дай выпить! Не дашь — повешусь в сарае.
— Да вешайся! — к подобным заявлениям жена давно привыкла (уж сколько раз грозился). — Вешайся! Всё лучше, чем в бутылке утонуть.
Плюнув, Митрич показательно пошёл в сарай, накинув на плечи замшелую телогрейку.
***
— Да что ж ты наделал-то? — Никитична истошно взвыла, падая на колени.
В центре сарая в петле висел Митрич. Верёвка была привязана к крюку, вбитому в потолочную балку ещё во времена царя Гороха. Стол, до которого полметра не доставали голые ноги висельника, и табуретка, валявшаяся рядом со столом, не оставляли никаких сомнений в произошедшем.
На истошные вопли, доносящиеся из сарая, прибежала соседка. Теперь завыли в два голоса.
— Беги! — соседка на секунду прервала причитания. — За участковым беги. И фельдшера тоже зови. Может, спасут.
Она легонько толкнула Никитичну в бок, указывая на дверь. Никитична без раздумий подхватилась и побежала, пугая дворовых собак криками и плачем. Соседка глядела ей вслед, пока та не скрылась за поворотом улицы. Затем встала с колен и хозяйственно огляделась. Внимание привлекла бочка, стоящая в холодном углу. Сняв крышку, соседка залюбовалась ровным штабелем шматков сала, заготовленных впрок хозяйственной подругой.
Подхватив верхний шмат, соседка прикрыла бочку и принялась прятать под длинную юбку обретённое сокровище, когда голос свыше, используя нецензурные выражения, коротко, но доходчиво объяснил прихожанке, чем именно гостям на поминках придётся закусывать водку, если всё пойдёт в таком направлении.
Пока фельдшер нашатырём приводил в себя лежавшую в обмороке соседку, Никитична молча стояла в дверях, участковый отодвинул стол чуть в сторону, для удобства, взобрался на него и достал из кармана раскладной нож.
— Ты там аккуратней, упасть можно, — фельдшер уже привёл соседку "в чувства" и теперь с интересом смотрел то на неё, то на шмат сала, валявшийся между ног у тётки, то на участкового, водящего по натянутой верёвке ножом.
В сумерках сарая глаза висевшего Митрича чуть вздрогнули.
— Стол-то зачем отодвинул? Высоко ведь. Упаду ж…
Чтобы не упасть, Митрич аккуратно приобнял перерезавшего верёвку милиционера…
Последнее, что, услышал милиционер, прежде чем упасть в обморок, а заодно и со стола, были невозмутимые слова фельдшера: "Ну вот. Я же предупреждал…"
***
— Вот ведь подлец, что удумал! — участковый с перевязанной головой оформлял протокол. — Верёвку под воротником телогрейки пропустил — и на тебе! Чистый висельник! В сарае особо не рассмотришь. Сам-то, гад, на меня упал. Ему ничего, а у меня башка гудит, — милиционер поморщился, дотронувшись до шишки на затылке. — Ну ничего. Отсидит пятнадцать суток, поумнеет.
— Горбатого могила исправит, — фельдшер выплюнул "беломорину". — Ладно. Я к себе. Если что, приходи. Таблетку от головы дам. Найдёшь чем запить?
(История от 196… какого-то года)
— Ты там аккуратней, упасть можно, — фельдшер уже привёл соседку "в чувства" и теперь с интересом смотрел то на неё, то на шмат сала, валявшийся между ног у тётки, то на участкового, водящего по натянутой верёвке ножом.
В сумерках сарая глаза висевшего Митрича чуть вздрогнули.
— Стол-то зачем отодвинул? Высоко ведь. Упаду ж…
Чтобы не упасть, Митрич аккуратно приобнял перерезавшего верёвку милиционера…
Последнее, что, услышал милиционер, прежде чем упасть в обморок, а заодно и со стола, были невозмутимые слова фельдшера: "Ну вот. Я же предупреждал…"
***
— Вот ведь подлец, что удумал! — участковый с перевязанной головой оформлял протокол. — Верёвку под воротником телогрейки пропустил — и на тебе! Чистый висельник! В сарае особо не рассмотришь. Сам-то, гад, на меня упал. Ему ничего, а у меня башка гудит, — милиционер поморщился, дотронувшись до шишки на затылке. — Ну ничего. Отсидит пятнадцать суток, поумнеет.
— Горбатого могила исправит, — фельдшер выплюнул "беломорину". — Ладно. Я к себе. Если что, приходи. Таблетку от головы дам. Найдёшь чем запить?
(История от 196… какого-то года)
Источник:
Ссылки по теме:
- Подруга прекрасное рассказала
- Гламурный дед: хабаровский пенсионер превратил квартиру в "замок", а себя — в "итальянца"
- Что находили американские врачи в женских вагинах в 2017 году
- Самогонщики всех стран, объединяйтесь!
- Медики: плотские наслаждения чреваты травмами и увечьями
Новости партнёров
реклама
