10726
17
Последние из могикан: история человека, которого однажды расстреляли
В деревне Челющевичи Петриковского района вряд ли знают, кто такой дед Казимир. А дом деда Кости показывают сразу. Раннее утро, только-только начался рабочий день, старик нас уже ждет, что-то ковыряет в гараже, где стоит его старенький автомобиль «Ока». Константину Коляде скоро будет 90, но он помнит все и готов дожить до 100 лет. В традиционной рубрике «Знай наших» сегодня — «неформат». Наш герой — не модный режиссер, не гламурный дизайнер, а настоящий полесский партизан. Вот его история —хроника почти исчезнувшего поколения.
***
Константин Коляда — ровесник самой тяжелой эпохи в истории страны. Он родился 21 января 1924 года, в день смерти Ленина и краха веселых союзных надежд. Коляда жил при Сталине, Хрущеве, Брежневе, при всех последующих скоротечных генсеках. Жил при Горбачеве, при Лукашенко. «При нем, — шутит он, — и помру».
***
Константин Коляда — ровесник самой тяжелой эпохи в истории страны. Он родился 21 января 1924 года, в день смерти Ленина и краха веселых союзных надежд. Коляда жил при Сталине, Хрущеве, Брежневе, при всех последующих скоротечных генсеках. Жил при Горбачеве, при Лукашенко. «При нем, — шутит он, — и помру».
×
— Я родился в страшной бедности. Отец простудился и рано умер, нас осталось семеро детей и мать, — начинает Константин Михайлович рассказ. — Жили на хуторе, пока советская власть не сказала переезжать в деревню. Детство было тяжелое. Надо было одеваться во что-то, чтобы в школу ходить. А ничего не было. У матери сохранилась такая, как говорили, казачина. Наденет на меня — я пошел. Иду к классу, тяну эту дубленку. Дети раз — наступят, смеются. Так и жили.
Надо было как-то помогать, пошел на спиртзавод в Челющевичах. Там скот откармливали, работал скотником. Копейка была.
Потом начали отправлять молодежь на работу в Минск, на завод. Никто не хотел! Такие были времена. Собрали всех на собрание, говорят — надо. Я был, еще два моих друга. Нас уговорили ехать. Мне было 16 лет. В Минск мы поехали осенью 1940-го.
Надо было как-то помогать, пошел на спиртзавод в Челющевичах. Там скот откармливали, работал скотником. Копейка была.
Потом начали отправлять молодежь на работу в Минск, на завод. Никто не хотел! Такие были времена. Собрали всех на собрание, говорят — надо. Я был, еще два моих друга. Нас уговорили ехать. Мне было 16 лет. В Минск мы поехали осенью 1940-го.
В Степянке хотели строить авиационный завод, на стройку нас и командировали. Какой там был Минск тогда? Не как сейчас. Первая Долгобродская, вторая Долгобродская… Красиво. На танцы ходили. Все было, да.
Жили в землянках. Устроили нам такие общежития в земле, с окнами. Ничего, нормально. Работали хорошо, по-советски. У меня был бригадир отличный, по фамилии Шкут. Из Хойницкого района.
Зиму перезимовали. И тут — война.
***
— Тогда думали: кто Советский Союз победит? Мы по радио утром услышали, что немцы вероломно напали на Брест, и на работу пошли. Начали что-то делать даже. А потом старший сказал: «Ребята, не старайтесь особо, мало оно как выйдет…»
А уже 23-го немцы бомбили Минск. Поняли, что надо собираться и идти домой. Всех распустили. Забрали документы и пошли: пешком, через деревни, леса на Гомельщину. Немцев еще не было, были машины на дорогах, войска. Бомбежки были. За два дня и две ночи, без передышки, дошли. Страха тогда не испытывали. Откуда нам было знать, что такое война.
Жили в землянках. Устроили нам такие общежития в земле, с окнами. Ничего, нормально. Работали хорошо, по-советски. У меня был бригадир отличный, по фамилии Шкут. Из Хойницкого района.
Зиму перезимовали. И тут — война.
***
— Тогда думали: кто Советский Союз победит? Мы по радио утром услышали, что немцы вероломно напали на Брест, и на работу пошли. Начали что-то делать даже. А потом старший сказал: «Ребята, не старайтесь особо, мало оно как выйдет…»
А уже 23-го немцы бомбили Минск. Поняли, что надо собираться и идти домой. Всех распустили. Забрали документы и пошли: пешком, через деревни, леса на Гомельщину. Немцев еще не было, были машины на дорогах, войска. Бомбежки были. За два дня и две ночи, без передышки, дошли. Страха тогда не испытывали. Откуда нам было знать, что такое война.
Мужиков уже всех, пока добрались, мобилизовали. Нас не взяли: молодые.
Помню, как в деревне появились немцы. У нас тут комплекс, рядом кладбище. Наши солдаты засели на кладбище с пулеметами, немцы шли цепью. Была перестрелка. Куда там, у них — силища…
Немцы у нас почти не стояли. А в полицаи сразу набежало желающих. Эти сволочи были хуже немцев. Помню такой случай. У старшего брата был велосипед. И вот приходит такой гад, по фамилии Трутень — полицейский. Говорит: «Ты Коляда?» — «Да». — «Константин?» — «Да, Константин». — «Отдавай велосипед, чтоб через час стоял на улице!» И спички в руках держит: «А то сожгу весь дом, и тебя вместе с ним». Не хотелось мне отдавать, но мать покойная уговорила: пусть подавятся.
Помню, как в деревне появились немцы. У нас тут комплекс, рядом кладбище. Наши солдаты засели на кладбище с пулеметами, немцы шли цепью. Была перестрелка. Куда там, у них — силища…
Немцы у нас почти не стояли. А в полицаи сразу набежало желающих. Эти сволочи были хуже немцев. Помню такой случай. У старшего брата был велосипед. И вот приходит такой гад, по фамилии Трутень — полицейский. Говорит: «Ты Коляда?» — «Да». — «Константин?» — «Да, Константин». — «Отдавай велосипед, чтоб через час стоял на улице!» И спички в руках держит: «А то сожгу весь дом, и тебя вместе с ним». Не хотелось мне отдавать, но мать покойная уговорила: пусть подавятся.
***
— А вокруг уже были партизаны. Мы слышали, что отряды действуют в лесах — там, тут, повсюду. И у нас создали: отряд Сорочко № 50 125 бригады полесского соединения. Так он назывался.
Всех молодых и старых, кто остался, взяли в партизаны. Были разные задания, ходили на подрывы, в разведку… Я с винтовкой, кто с автоматом. Были ранения, осколком мины поцарапало ногу… Когда немцев начали теснить, они озверели. Я вам расскажу.
Сколько было облав, уже не сосчитать. Вместе с нами, партизанами, в лесах прятались гражданские люди. Их вылавливали, убивали. Очень хорошо запомнил тот день…
В отряде сказали — найти в лесу жителей одной деревни, перевести в безопасное место. Послали четверых на это дело. В разведку.
— А вокруг уже были партизаны. Мы слышали, что отряды действуют в лесах — там, тут, повсюду. И у нас создали: отряд Сорочко № 50 125 бригады полесского соединения. Так он назывался.
Всех молодых и старых, кто остался, взяли в партизаны. Были разные задания, ходили на подрывы, в разведку… Я с винтовкой, кто с автоматом. Были ранения, осколком мины поцарапало ногу… Когда немцев начали теснить, они озверели. Я вам расскажу.
Сколько было облав, уже не сосчитать. Вместе с нами, партизанами, в лесах прятались гражданские люди. Их вылавливали, убивали. Очень хорошо запомнил тот день…
В отряде сказали — найти в лесу жителей одной деревни, перевести в безопасное место. Послали четверых на это дело. В разведку.
Ночью нашли людей, некоторые даже с коровами были, прятались. Старший группы говорит: «Коляда, ты лучше знаешь местность, отведи их в безопасное место, а мы назад — в отряд». Хорошо.
Ночью остановились, разместились. Я в кустах ночевал. Утром думаю: пойду, перекушу. Винтовку оставил. Только дошел до лагеря — на конях немцы. Один мальчик, лет 10, испугался, вскочил, побежал, а его очередью убили.
Взяли нас всех, собрали, ведут. Как стадо. Конвой, все на конях. Потом подъезжают двое, званием постарше, останавливают колонну. Один на меня показывает: «Гэть сюда». Пошел. Отвел меня метров на 10. Ощупал внимательно, обыскал. Показывает: иди, свободен. Что делать? Пошел. И только услышал, как немец сзади вынимает пистолет. Потом резко — выстрел. Так меня расстреляли.
Ночью остановились, разместились. Я в кустах ночевал. Утром думаю: пойду, перекушу. Винтовку оставил. Только дошел до лагеря — на конях немцы. Один мальчик, лет 10, испугался, вскочил, побежал, а его очередью убили.
Взяли нас всех, собрали, ведут. Как стадо. Конвой, все на конях. Потом подъезжают двое, званием постарше, останавливают колонну. Один на меня показывает: «Гэть сюда». Пошел. Отвел меня метров на 10. Ощупал внимательно, обыскал. Показывает: иди, свободен. Что делать? Пошел. И только услышал, как немец сзади вынимает пистолет. Потом резко — выстрел. Так меня расстреляли.
****
— Это было в феврале 1944 года. Мороз был не сильный. Не знаю, сколько я лежал в снегу, в луже крови — потерял сознание. Потом очнулся и думаю: это же я еще живой! Поворушился, могу двигаться. Подполз, схватился за какой-то пень. Посидел. Нашел палку, пополз кое-как по дороге. Туда, где люди могут быть. И меня заметили. Перевязали бабки. Так я выжил.
Потом все врачи, которые смотрели, говорили — чудо. Пуля прошла через голову и вышла через нос. В Минске мне делали операции. Помню, научный сотрудник один меня показывал коллегам, говорил: «Вот, смотрите, это очень счастливый человек, Константин Коляда. Выжил при таком ранении!»
— Это было в феврале 1944 года. Мороз был не сильный. Не знаю, сколько я лежал в снегу, в луже крови — потерял сознание. Потом очнулся и думаю: это же я еще живой! Поворушился, могу двигаться. Подполз, схватился за какой-то пень. Посидел. Нашел палку, пополз кое-как по дороге. Туда, где люди могут быть. И меня заметили. Перевязали бабки. Так я выжил.
Потом все врачи, которые смотрели, говорили — чудо. Пуля прошла через голову и вышла через нос. В Минске мне делали операции. Помню, научный сотрудник один меня показывал коллегам, говорил: «Вот, смотрите, это очень счастливый человек, Константин Коляда. Выжил при таком ранении!»
В армию меня не забрали: дали инвалидность. Память у меня отличная. Может, и были какие последствия, но, видите, живу.
***
— Когда война закончилась, я попал в Хойницкий район. Там была автошкола, в ней я учился. Получил на руки «стажерку» — документ, чтобы стажироваться на машине, отправился в Кобрин. Помню, послали получать машины, американские грузовики «Шевроле». Дали 10 литров бензина, как тут хватит? Прицепили одну к другой, пустили, заглохли. Стояли на дороге, останавливали машины. Никто не хотел делиться бензином. Но все-таки купили, грузовики довезли.
У меня и сейчас машина — «Ока». Права есть. Авто на ходу.
***
— Когда война закончилась, я попал в Хойницкий район. Там была автошкола, в ней я учился. Получил на руки «стажерку» — документ, чтобы стажироваться на машине, отправился в Кобрин. Помню, послали получать машины, американские грузовики «Шевроле». Дали 10 литров бензина, как тут хватит? Прицепили одну к другой, пустили, заглохли. Стояли на дороге, останавливали машины. Никто не хотел делиться бензином. Но все-таки купили, грузовики довезли.
У меня и сейчас машина — «Ока». Права есть. Авто на ходу.
— Он свою машину лучше, чем меня смотрит, — смеется супруга Константина Михайловича.
Дед Коляда показывает нам права. А потом кладет аккуратно в то же место, откуда взял.
Дед Коляда показывает нам права. А потом кладет аккуратно в то же место, откуда взял.
— Я был бригадиром, собирал налоги, работал финансовым агентом, инспектором, в школе преподавал труд, был управляющим в совхозе, учился, окончил техникум. Работал агрономом. Деньги какие-то были всегда. И всегда я работал на совесть, ни у кого ничего не просил.
Женился. Надо было строить дом, а земли не давали. Где я сейчас живу, рожь была. Дали здесь участок. Своими силами построил дом. Все сам.
У меня четверо детей, внуки и правнуки. Я, конечно, счастливый человек.
Женился. Надо было строить дом, а земли не давали. Где я сейчас живу, рожь была. Дали здесь участок. Своими силами построил дом. Все сам.
У меня четверо детей, внуки и правнуки. Я, конечно, счастливый человек.
****
Константин Коляда устал говорить, молчит. А мы думаем. В Беларуси в живых немногим больше, чем 20 тысяч ветеранов войны. При желании государство могло бы их озолотить. Государству придется крепко подумать, когда ветеранов не станет, на чем строить свою идеологию, в которой победа 45-го — все еще один из краеугольных камней.
Но Коляда уверяет, что золота ему не надо, как и турецких пляжей: у него и так все есть. В доме, за печкой, старик хранит портрет президента. Выписывает «Советскую Белоруссию». Каждый год, перед 9 мая, ему дают грамоты и благодарности. Приглашают в школу, где он с радостью рассказывает о свой войне детворе. Пенсия у него — 3,5 млн, вместе с женой выходит 6 млн.
Константин Коляда устал говорить, молчит. А мы думаем. В Беларуси в живых немногим больше, чем 20 тысяч ветеранов войны. При желании государство могло бы их озолотить. Государству придется крепко подумать, когда ветеранов не станет, на чем строить свою идеологию, в которой победа 45-го — все еще один из краеугольных камней.
Но Коляда уверяет, что золота ему не надо, как и турецких пляжей: у него и так все есть. В доме, за печкой, старик хранит портрет президента. Выписывает «Советскую Белоруссию». Каждый год, перед 9 мая, ему дают грамоты и благодарности. Приглашают в школу, где он с радостью рассказывает о свой войне детворе. Пенсия у него — 3,5 млн, вместе с женой выходит 6 млн.
— Нам столько не надо, больше половины внукам отдаем, — говорит ветеран. — В магазин сходить — хватает, на бензин — хватает. Курочки свои. Яблоки. В обед и на ужин можно по 50 грамм пригубить — не больше. И на это хватает. Нормальная у нас, ветеранов, жизнь.
Если бы не было детей, внуков, как знать — не поделился ли бы Константин Михайлович своими «излишками» с государством. Как одинокая гомельская пенсионерка Мария Сазоненкова, которая пожертвовала миллионы на строительство в Минске музея войны и хотела отдать столько же на АЭС, но не успела… Их поколение так и не научилось жить для себя, да и детей своих научить этому не смогло. А теперь они уходят, уже почти ушли.
Если бы не было детей, внуков, как знать — не поделился ли бы Константин Михайлович своими «излишками» с государством. Как одинокая гомельская пенсионерка Мария Сазоненкова, которая пожертвовала миллионы на строительство в Минске музея войны и хотела отдать столько же на АЭС, но не успела… Их поколение так и не научилось жить для себя, да и детей своих научить этому не смогло. А теперь они уходят, уже почти ушли.
…Как-то Константину Михайловичу стало плохо — почувствовал боли в сердце. Врача не вызывал, завел свою «Оку», сам поехал в медпункт. Там отправили в Петриков, в больницу. Он ни в какую: сначала, сказал, машину на место загонит, поставит в гараж, а потом — пожалуйста. Так и ехали: он на «Оке», за ним «скорая». В больнице пенсионера сразу же положили в реанимацию.
— В воскресенье, думаю, надо снова выехать мне в люди: посмотреть, как народ живет, — говорит нам на прощание человек-эпоха Константин Коляда. — Я поеду медленно: чтобы все увидеть, ничего не пропустить.
— В воскресенье, думаю, надо снова выехать мне в люди: посмотреть, как народ живет, — говорит нам на прощание человек-эпоха Константин Коляда. — Я поеду медленно: чтобы все увидеть, ничего не пропустить.
Источник:
Еще крутые истории!
- Поношенную одежду и салатник из своего сервиза на рождение внука: топ подарков от свекровей
- Пилот был против: 12 летнюю девушку с аллергией на арахис высадили из самолета
Новости партнёров
реклама
Вот не знаю кто обратил на это внимание. Настоящий дед даже болеет только тогда, когда это ему удобно. Он властвует над своим телом таким образом, что благое дело, или дело необходимое, является приоритетным.
Сначала дело, потом болеет.
Настоящий дед.
Не было б в мире прочнее гвоздей!
Дайте старикам пожить, а лижбы что то из них поиметь. Гвоздей :)
НИКОЛАЙ ТИХОНОВ Баллада о гвоздях
У него на комоде газета стоит вертикально, "Правда", с портретом Сталина. Сразу видать - Сталина уважает, значит адекватный дед.
Опять же - за стеклом изображение Лукашенко, адекватного мужчины.
Это настоящий дед. Не дешёвая подделка предателя своего Рода.
Опять же, Константин воевал в партизанском отряде. Значит, товарищество и взаимовыручку уже освоил в ранней молодости, а значит был избавлен от идеологии навязывающих свою культурку б.л.я.д.е.й..
Опять же, значит и жену свою смог правильно воспитать, и детей в состоянии людьми сделать, а не демократическим электоратом.
Такой вот простенький анализ.