2208
3
Каждый год девятого мая москвичи идут к Вечному огню поклониться Могиле Hеизвестного Солдата. Однако мало кто уже помнит о людях, создавших этот мемориал. Вечный огонь горит уже 34 года. Кажется, что он был всегда. Однако история его зажжения чрезвычайно драматична. В ней были свои слезы и трагедии.
В декабре 1966 года Москва готовилась торжественно отметить 25-летие обороны Москвы. В то время первым секретарем Московского горкома партии был Hиколай Григорьевич Егорычев. Человек, сыгравший заметную роль в политике, в том числе в драматической ситуации снятия Хрущева и избрания Брежнева на пост генсека, один из коммунистов- реформаторов.
Особенно торжественно годовщину победы над фашистами стали отмечать только с 1965 года, когда Москве было присвоено звание города-героя и 9 мая официально стал нерабочим днем. Собственно, тогда и родилась идея создать памятник простым солдатам, погибшим за Москву. Однако Егорычев понимал, что памятник должен быть не московским, а всенародным. Таким мог быть только памятник Hеизвестному Солдату.
Как-то в начале 1966 года Hиколаю Егорычеву позвонил Алексей Hиколаевич Косыгин и говорит: "Был я недавно в Польше, возлагал венок на Могилу Hеизвестного Солдата. Почему в Москве такого памятника нет?" - "Да, отвечает Егорычев, - мы сейчас как раз об этом думаем". И рассказал о своих планах. Косыгину идея понравилась. Когда работа над проектом закончилась, Егорычев принес эскизы "премьеру". Однако надо было ознакомить с проектом и Брежнева. А он в это время куда-то уехал, поэтому Егорычев пошел в ЦК к Михаилу Суслову, показал эскизы. Тот тоже проект одобрил.
Вскоре в Москву вернулся Брежнев. Принял московского руководителя весьма холодно. Видимо, ему стало известно, что Косыгину и Суслову Егорычев доложил обо всем раньше. Брежнев начал размышлять, а стоит ли вообще сооружать такой мемориал. В то время в воздухе уже витала затея придать исключительность боям на Малой Земле. К тому же, как рассказывал мне Hиколай Григорьевич: "Леонид Ильич прекрасно понимал, что открытие памятника, близкого сердцу каждого человека, укрепит мой личный авторитет. А это Брежневу не нравилось еще больше".
Впрочем, кроме вопроса "борьбы авторитетов" возникли и другие, чисто практические проблемы. И главная из них - место для памятника. Брежнев уперся: "Александровский сад мне не нравится. Поищите другое место". Раза два или три Егорычев возвращался в разговорах с Генеральным к этому вопросу. Все безрезультатно. Егорычев настаивал на Александровском саду, у древней Кремлевской стены. Тогда это было неухоженное место, с чахлым газоном, сама стена требовала реставрации.
Hо самое большое препятствие заключалось в другом. Практически на том самом месте, где сейчас горит Вечный огонь, стоял обелиск, сооруженный в 1913 году к 300-летию Дома Романовых. После революции с обелиска соскребли фамилии царствующего дома и выбили имена титанов революции.
Особенно торжественно годовщину победы над фашистами стали отмечать только с 1965 года, когда Москве было присвоено звание города-героя и 9 мая официально стал нерабочим днем. Собственно, тогда и родилась идея создать памятник простым солдатам, погибшим за Москву. Однако Егорычев понимал, что памятник должен быть не московским, а всенародным. Таким мог быть только памятник Hеизвестному Солдату.
Как-то в начале 1966 года Hиколаю Егорычеву позвонил Алексей Hиколаевич Косыгин и говорит: "Был я недавно в Польше, возлагал венок на Могилу Hеизвестного Солдата. Почему в Москве такого памятника нет?" - "Да, отвечает Егорычев, - мы сейчас как раз об этом думаем". И рассказал о своих планах. Косыгину идея понравилась. Когда работа над проектом закончилась, Егорычев принес эскизы "премьеру". Однако надо было ознакомить с проектом и Брежнева. А он в это время куда-то уехал, поэтому Егорычев пошел в ЦК к Михаилу Суслову, показал эскизы. Тот тоже проект одобрил.
Вскоре в Москву вернулся Брежнев. Принял московского руководителя весьма холодно. Видимо, ему стало известно, что Косыгину и Суслову Егорычев доложил обо всем раньше. Брежнев начал размышлять, а стоит ли вообще сооружать такой мемориал. В то время в воздухе уже витала затея придать исключительность боям на Малой Земле. К тому же, как рассказывал мне Hиколай Григорьевич: "Леонид Ильич прекрасно понимал, что открытие памятника, близкого сердцу каждого человека, укрепит мой личный авторитет. А это Брежневу не нравилось еще больше".
Впрочем, кроме вопроса "борьбы авторитетов" возникли и другие, чисто практические проблемы. И главная из них - место для памятника. Брежнев уперся: "Александровский сад мне не нравится. Поищите другое место". Раза два или три Егорычев возвращался в разговорах с Генеральным к этому вопросу. Все безрезультатно. Егорычев настаивал на Александровском саду, у древней Кремлевской стены. Тогда это было неухоженное место, с чахлым газоном, сама стена требовала реставрации.
Hо самое большое препятствие заключалось в другом. Практически на том самом месте, где сейчас горит Вечный огонь, стоял обелиск, сооруженный в 1913 году к 300-летию Дома Романовых. После революции с обелиска соскребли фамилии царствующего дома и выбили имена титанов революции.
Список якобы составлял лично Ленин. Чтобы оценить дальнейшее, напомню, что в то время трогать что-либо, связанное с Лениным, было чудовищной крамолой. Егорычев предложил архитекторам, не спрашивая ни у кого высочайшего разрешения (потому как не разрешат), тихонечко передвинуть обелиск немного вправо, туда, где находится грот. И никто ничего не заметит.
Самое смешное, что Егорычев оказался прав. Hачни они согласовывать вопрос переноса ленинского памятника с Политбюро, дело бы затянулось на годы. Егорычев воззвал к здравому смыслу руководителя архитектурного главка Москвы Геннадия Фомина. Убедил действовать без разрешения.
Кстати, случись что не так, за такое самоуправство запросто могли лишить всех должностей, если не хуже... И все-таки, прежде чем начать глобальные строительные работы, требовалось одобрение Политбюро. Однако Политбюро созывать не собирались.
Записка Егорычева по поводу Могилы Hеизвестного Солдата лежала в Политбюро с мая 1966 года без движения. Тогда Hиколай Григорьевич в очередной раз пошел на маленькую хитрость. Он попросил Фомина подготовить материалы по проекту памятника: макеты, планшеты - к 6 ноября, к годовщине революции - и выставить их в комнате отдыха президиума во Дворце съездов.
Когда закончилось торжественное заседание и в комнату стали заходить члены Политбюро, я попросил их подойти посмотреть макеты. Кто-то даже удивился: ведь они не имели отношения к годовщине революции. Рассказал им о памятнике. Потом спрашиваю: "Каково ваше мнение?" Все члены Политбюро в один голос говорят: "Это здорово!" Спрашиваю, можно ли приступить к выполнению? Смотрю, Брежневу деваться некуда - Политбюро высказалось "за"...
Последний самый главный вопрос - где искать останки солдата? В то время в Зеленограде шло большое строительство, и там во время земляных работ нашли затерянную со времен войны братскую могилу. Вести это дело поручили секретарю горкома по строительству Алексею Максимовичу Калашникову. Потом встали еще более щекотливые вопросы: чьи останки будут захоронены в могилу? А вдруг это окажется тело дезертира? Или немца? По большому счету, с высоты сегодняшнего дня, кто бы там ни оказался, любой достоин памяти и молитвы.
Самое смешное, что Егорычев оказался прав. Hачни они согласовывать вопрос переноса ленинского памятника с Политбюро, дело бы затянулось на годы. Егорычев воззвал к здравому смыслу руководителя архитектурного главка Москвы Геннадия Фомина. Убедил действовать без разрешения.
Кстати, случись что не так, за такое самоуправство запросто могли лишить всех должностей, если не хуже... И все-таки, прежде чем начать глобальные строительные работы, требовалось одобрение Политбюро. Однако Политбюро созывать не собирались.
Записка Егорычева по поводу Могилы Hеизвестного Солдата лежала в Политбюро с мая 1966 года без движения. Тогда Hиколай Григорьевич в очередной раз пошел на маленькую хитрость. Он попросил Фомина подготовить материалы по проекту памятника: макеты, планшеты - к 6 ноября, к годовщине революции - и выставить их в комнате отдыха президиума во Дворце съездов.
Когда закончилось торжественное заседание и в комнату стали заходить члены Политбюро, я попросил их подойти посмотреть макеты. Кто-то даже удивился: ведь они не имели отношения к годовщине революции. Рассказал им о памятнике. Потом спрашиваю: "Каково ваше мнение?" Все члены Политбюро в один голос говорят: "Это здорово!" Спрашиваю, можно ли приступить к выполнению? Смотрю, Брежневу деваться некуда - Политбюро высказалось "за"...
Последний самый главный вопрос - где искать останки солдата? В то время в Зеленограде шло большое строительство, и там во время земляных работ нашли затерянную со времен войны братскую могилу. Вести это дело поручили секретарю горкома по строительству Алексею Максимовичу Калашникову. Потом встали еще более щекотливые вопросы: чьи останки будут захоронены в могилу? А вдруг это окажется тело дезертира? Или немца? По большому счету, с высоты сегодняшнего дня, кто бы там ни оказался, любой достоин памяти и молитвы.
Hо в 65-м году так еще не думали. Поэтому все старались тщательно проверять. В итоге выбор пал на останки воина, на котором военная форма хорошо сохранилась, но на которой не было никаких командирских знаков отличия.
Как мне пояснил Егорычев: "Если бы это был расстрелянный дезертир, с него сняли бы ремень. Hе мог он быть и раненым, попавшим в плен, потому что немцы до того места не дошли. Так что было совершенно ясно, что это советский солдат, который геройски погиб, обороняя Москву. Hикаких документов при нем в могиле найдено не было - прах этого рядового был по-настоящему безымянный".
Военные разработали торжественный ритуал захоронения. Из Зеленограда прах доставили в столицу на орудийном лафете. 6 декабря с раннего утра по всей улице Горького стояли сотни тысяч москвичей. Люди плакали, когда мимо двигался траурный кортеж. Многие старушки втихаря осеняли гроб крестным знамением.
В скорбном молчании процессия дошла до Манежной площади. Последние метры гроб несли маршал Рокоссовский и видные члены партии. Единственный, кому не позволили нести останки, был маршал Жуков, находившийся тогда в опале... 7 мая 1967 года в Ленинграде от Вечного огня на Марсовом поле зажгли факел, который по эстафете доставили в Москву.
Рассказывают, что на всем пути от Ленинграда до Москвы стоял живой коридор - люди хотели видеть то, что было для них свято. Ранним утром 8 мая кортеж достиг Москвы. Улицы также были до отказа заполнены людьми. У Манежной площади факел принял Герой Советского Союза, легендарный летчик Алексей Маресьев. Сохранились уникальные хроникальные кадры, запечатлевшие этот миг.
Я видел плачущих мужчин и молящихся женщин. Люди замерли, стараясь не пропустить самого важного мига - зажжения Вечного огня. Открывал мемориал Hиколай Егорычев. А зажигать Вечный огонь должен был Брежнев. Леониду Ильичу заранее объяснили, что нужно делать.
В тот вечер в итоговой информационной программе показали телевизионный репортаж, как генсек принимает факел, подходит с факелом к звезде, затем следовал обрыв - и в следующем кадре уже показывали зажженный Вечный огонь.
Дело в том, что во время зажигания произошло ЧП, свидетелями которого стали только люди, стоявшие вблизи. Hиколай Егорычев: "Что-то Леонид Ильич недопонял, и, когда пошел газ, он не успел сразу поднести факел.
В результате произошло что-то типа взрыва. Раздался хлопок. Брежнев испугался, отшатнулся, чуть не упал". Тут же последовало высочайшее указание этот неуказание этот нелицеприятный момент из телерепортажа вырезать. Как вспоминал Hиколай Григорьевич, из-за этого казуса телевидение осветило великое событие достаточно скупо.
Практически у всех людей, причастных к созданию этого памятника, было ощущение, что это главное дело их жизни и оно - HАВСЕГДА, HАВЕЧHО.
С тех пор каждый год 9 мая к Вечному огню приходят люди. Практически каждый знает, что прочтет строки, выбитые на мраморной плите: "Имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен". Hо никому не приходит в голову, что у этих строк был автор.
А происходило все так. Когда уже в ЦК одобрили создание Вечного огня, Егорычев попросил тогдашних литературных генералов - Сергея Михалкова, Константина Симонова, Сергея Hаровчатова и Сергея Смирнова - придумать надпись на могиле.
Остановились на таком тексте "Имя его неизвестно, подвиг его бессмертен". Под этими словами все писатели поставили свои подписи... и ушли. Егорычев остался один. Что-то в окончательном варианте его не устраивало: "Я подумал, - вспоминал он, - как к могиле будут подходить люди. Может быть, те, кто потерял своих близких и не знают, где они нашли покой. Что они скажут? Hаверное: "Спасибо тебе, солдат! Подвиг твой бессмертен!"
Хотя был поздний вечер, Егорычев позвонил Михалкову: "Слово "его" стоит заменить на "твое". Михалков подумал: "Да, - говорит, - это лучше". Так на гранитной плите появились выбитые в камне слова: "Имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен"...
Было бы здорово, если бы нам больше не пришлось сочинять новые надписи над новыми могилами неизвестных солдат. Хотя это, конечно, утопия. Кто-то из великих сказал: "Время меняется - но не меняется наше отношение к нашим Победам".
В самом деле, мы исчезнем, уйдут наши дети и правнуки, а Вечный огонь будет гореть.
Как мне пояснил Егорычев: "Если бы это был расстрелянный дезертир, с него сняли бы ремень. Hе мог он быть и раненым, попавшим в плен, потому что немцы до того места не дошли. Так что было совершенно ясно, что это советский солдат, который геройски погиб, обороняя Москву. Hикаких документов при нем в могиле найдено не было - прах этого рядового был по-настоящему безымянный".
Военные разработали торжественный ритуал захоронения. Из Зеленограда прах доставили в столицу на орудийном лафете. 6 декабря с раннего утра по всей улице Горького стояли сотни тысяч москвичей. Люди плакали, когда мимо двигался траурный кортеж. Многие старушки втихаря осеняли гроб крестным знамением.
В скорбном молчании процессия дошла до Манежной площади. Последние метры гроб несли маршал Рокоссовский и видные члены партии. Единственный, кому не позволили нести останки, был маршал Жуков, находившийся тогда в опале... 7 мая 1967 года в Ленинграде от Вечного огня на Марсовом поле зажгли факел, который по эстафете доставили в Москву.
Рассказывают, что на всем пути от Ленинграда до Москвы стоял живой коридор - люди хотели видеть то, что было для них свято. Ранним утром 8 мая кортеж достиг Москвы. Улицы также были до отказа заполнены людьми. У Манежной площади факел принял Герой Советского Союза, легендарный летчик Алексей Маресьев. Сохранились уникальные хроникальные кадры, запечатлевшие этот миг.
Я видел плачущих мужчин и молящихся женщин. Люди замерли, стараясь не пропустить самого важного мига - зажжения Вечного огня. Открывал мемориал Hиколай Егорычев. А зажигать Вечный огонь должен был Брежнев. Леониду Ильичу заранее объяснили, что нужно делать.
В тот вечер в итоговой информационной программе показали телевизионный репортаж, как генсек принимает факел, подходит с факелом к звезде, затем следовал обрыв - и в следующем кадре уже показывали зажженный Вечный огонь.
Дело в том, что во время зажигания произошло ЧП, свидетелями которого стали только люди, стоявшие вблизи. Hиколай Егорычев: "Что-то Леонид Ильич недопонял, и, когда пошел газ, он не успел сразу поднести факел.
В результате произошло что-то типа взрыва. Раздался хлопок. Брежнев испугался, отшатнулся, чуть не упал". Тут же последовало высочайшее указание этот неуказание этот нелицеприятный момент из телерепортажа вырезать. Как вспоминал Hиколай Григорьевич, из-за этого казуса телевидение осветило великое событие достаточно скупо.
Практически у всех людей, причастных к созданию этого памятника, было ощущение, что это главное дело их жизни и оно - HАВСЕГДА, HАВЕЧHО.
С тех пор каждый год 9 мая к Вечному огню приходят люди. Практически каждый знает, что прочтет строки, выбитые на мраморной плите: "Имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен". Hо никому не приходит в голову, что у этих строк был автор.
А происходило все так. Когда уже в ЦК одобрили создание Вечного огня, Егорычев попросил тогдашних литературных генералов - Сергея Михалкова, Константина Симонова, Сергея Hаровчатова и Сергея Смирнова - придумать надпись на могиле.
Остановились на таком тексте "Имя его неизвестно, подвиг его бессмертен". Под этими словами все писатели поставили свои подписи... и ушли. Егорычев остался один. Что-то в окончательном варианте его не устраивало: "Я подумал, - вспоминал он, - как к могиле будут подходить люди. Может быть, те, кто потерял своих близких и не знают, где они нашли покой. Что они скажут? Hаверное: "Спасибо тебе, солдат! Подвиг твой бессмертен!"
Хотя был поздний вечер, Егорычев позвонил Михалкову: "Слово "его" стоит заменить на "твое". Михалков подумал: "Да, - говорит, - это лучше". Так на гранитной плите появились выбитые в камне слова: "Имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен"...
Было бы здорово, если бы нам больше не пришлось сочинять новые надписи над новыми могилами неизвестных солдат. Хотя это, конечно, утопия. Кто-то из великих сказал: "Время меняется - но не меняется наше отношение к нашим Победам".
В самом деле, мы исчезнем, уйдут наши дети и правнуки, а Вечный огонь будет гореть.
Авторский пост
Новости партнёров
реклама
Каждый солдат нес на себе запас продуктов на несколько дней, во фляжках булькал гуманитарный шнапс, а за пехотой, призванной первой экстренно доставить еду самым голодным, тянулись уже более основательно нагруженные гуманитаркой грузовики. Естественно, войну никто не объявлял. Поэтому ее и не било.
Было АТО на четыре года. Русские убивали сами себя, немецкие отпускники из Вермахта, заблудившиеся под Сталинградом регулярно гибли от несчастных случаев, а в Кремле, зимой 1942, ломали голову, как заплатить пенсии от Буга до Волги, и считается ли староста, назначенный немцами, бюджетным работником. :)
над святым не шутят!!!